Кафка на пляже - Страница 76

Тогда он и научился понимать кошачий язык. У них дома жили несколько кошек, с которыми Наката очень подружился. Сначала он разбирал в их мяуканье только отдельные «слова», однако, набравшись терпения, стал развивать в себе эту способность – как иностранный язык постигал – и наконец так выучился, что мог вести с кошками довольно долгие беседы. На досуге он садился на веранде, и начинались разговоры. От кошек Наката много чего узнал о природе и жизни. Наверное, можно даже сказать, что основные представления о том, как устроен мир, он получил от кошек.

В пятнадцать лет Наката устроился работать на мебельную фирму поблизости. Впрочем, фирма – громко сказано; скорее то была столярная мастерская, где изготавливали традиционную декоративную мебель. Стулья, столы, шкафы отправлялись оттуда в Токио. Наката сразу же полюбил столярное дело. У него были золотые руки; он не гнушался никакой работы, в том числе – самой кропотливой и неблагодарной, делал свое дело без лишних разговоров, ни на что не жалуясь, и полюбился хозяину. Он не разбирался в чертежах и расчетах, зато со всем остальным справлялся замечательно. Стоило ему раз выполнить и запомнить какую-нибудь операцию – и дальше он мог без устали, раз за разом повторять ее. После двух лет ученичества его повысили – зачислили в постоянные работники.

Так прожил он до пятидесяти с лишним лет. Без происшествий, без болезней. Не пил, не курил, не ложился поздно спать, не объедался. Телевизор не смотрел, по радио слушал только утреннюю зарядку. Делал мебель – день за днем, день за днем. Умерли дед и бабка, потом родители. К окружающим Наката относился доброжелательно, но близкими друзьями так и не обзавелся. Ну, как говорится, чего нет – того нет. Обычному человеку хватало десяти минут разговора с Накатой, чтобы исчерпать все темы.

Накате такая жизнь унылой не казалась, и несчастным он себя не чувствовал. Интереса к женскому полу у него не было совсем, желания быть с кем-то рядом он не испытывал. Ему было ясно, что он получился не таким, как другие люди. Наката заметил, что даже тень у него отличается – хилая и бледная, не то что у окружающих. (Хотя, кроме него, больше никто на это внимания не обращал.) Поделиться тем, что у него на душе, он мог только с кошками. Наступал выходной – Наката отправлялся в парк по соседству и за разговорами с ними просиживал там целый день. Как ни странно, с кошками всегда было о чем поговорить.

Когда Накате исполнилось пятьдесят два, умер хозяин мебельной фирмы, и почти сразу его мастерская закрылась. Тяжеловесная декоративная мебель уже не продавалась так, как раньше. Работники постарели, а молодежи такая традиционная ручная работа была неинтересна. Прежде местные жители постоянно жаловались на шум из мастерской – она стояла посреди долины в окружении жилых домов – и дым от сжигания отходов. Сын хозяина, державший в городе контору по учету налогов, естественно, от такого наследства отказался и после смерти отца тут же продал мастерскую какой-то компании, торговавшей недвижимостью. Ее снесли, участок разровняли и продали под строительство многоквартирного дома. На том месте вырос шестиэтажный дом, и все квартиры в нем разлетелись в один день.

Так Наката лишился работы. У фирмы остались долги, поэтому в качестве выходного пособия он получил гроши и больше нигде устроиться не сумел. Кому нужен человек, элементарно неграмотный, который кроме мебели ничего и делать-то не умеет? Да еще возраст за пятьдесят?

Наката тихо проработал в мастерской тридцать семь лет, ни на день не уходил в отпуск, так что на его счете в местном почтовом отделении накопились кое-какие деньги. На жизнь он почти ничего не тратил и мог не работать – сбережений на старость бы вполне хватило. Поскольку Наката не умел ни читать, ни писать, этими сбережениями по доброте душевной взялся распоряжаться его двоюродный брат, служивший в муниципалитете. Побуждения, которыми он руководствовался, были самыми благими, однако ему немного не доставало сообразительности. По наущению какого-то пройдохи-брокера брат вложил деньги в строительство домов на расположенном неподалеку лыжном курорте, залез в большие долги. И примерно в то самое время, когда Наката лишился работы, брат куда-то исчез вместе со всей семьей. Вполне возможно – спасаясь от преследований шайки финансовых проходимцев. Никто не знал, куда он девался. Непонятно даже было, жив он или нет.

Наката сходил со знакомым на почту, где выяснилось, что на его счете осталось всего несколько десятков тысяч иен. Вместе со всеми деньгами пропало и выходное пособие, которое только-только ему перечислили. Вот уж невезуха… Работу потерял и тут же всех денег лишился. Родня сочувствовала Накате, но все они сами так или иначе пострадали от махинаций родственника. Кому-то он не вернул взятые взаймы деньги, кто-то выступил поручителем в его финансовых делах. Помочь Накате они ничем не могли.

В конце концов Накату взял на попечение один из его младших братьев – тот, что постарше. Он жил в Токио; в наследство от родителей ему достался небольшой доходный дом в районе Накано – он был его владельцем и управляющим. Квартиры в нем снимали, в основном, люди одинокие. Наката получил там комнату. Брат распоряжался небольшой суммой, оставленной Накате родителями, и кроме того выхлопотал ему, как умственно отсталому, пособие от токийского муниципалитета. Этим «присмотр» за старшим братом и ограничивался. Напрочь позабыв грамоту, Наката тем не менее, в общем-то, сам справлялся с тем, что нужно по жизни, и мог обходиться без чужой помощи – была бы только крыша над головой, да какие-то средства к существованию.