Кафка на пляже - Страница 132

132

– Но зачем ему это было нужно? Жил бы себе спокойно, как все люди.

Осима повертел в руке карандаш и сказал:

– Все это так. Но во времена Бетховена важно было самовыразиться, проявить свое эго. Раньше, в эпоху абсолютизма, такое поведение осуждалось как отклонение от нормы и жестоко подавлялось. Конец этим притеснениям наступил в девятнадцатом веке с переходом реальной власти в обществе к классу буржуазии. Во многих областях жизни расцвел эгоцентризм. Свобода и демонстрация своего «я» были синонимами. Перемены напрямую коснулись искусства, особенно музыки. Те, кто следовал за Бетховеном, – Берлиоз, Вагнер, Лист, Шуман… все они люди эксцентричные, переживали много. Эксцентричность считалась тогда одним из жизненных идеалов. Все очень просто. Это время называют периодом романтиков. Хотя временами, я думаю, им приходилось несладко, – рассуждал Осима. – А вам нравится музыка Бетховена?

– Я не так много слушал, чтобы сказать, нравится или не нравится, – признался Хосино. – Да чего там! Почти ничего не слушал. У него есть такое трио – «Эрцгерцог» называется. Вот это вещь!

– Я тоже его люблю.

– Мне нравится, как играет «Трио на миллион долларов».

– А я больше люблю чехов – трио Сука. В их исполнении все так сбалансированно – будто чувствуешь аромат ветерка, гуляющего в зарослях. Но и «миллионщиков» слышал. Рубинштейн, Хейфец, Фоейрман. Тонкая, изящная манера. Бередит душу.

– Э-э… Осима-сан! – проговорил Хосино, взглянув на табличку с фамилией, стоявшую на конторке. – Вы в музыке хорошо разбираетесь?

– Не то что бы разбираюсь… Просто люблю и часто слушаю, когда один, – улыбнулся Осима.

– Я хочу спросить: есть в музыке такая сила, что человека изменить может? Как вы думаете? Ведь иногда слушаешь, а внутри все переворачивается.

– Конечно, есть, – кивнул юноша. – Вот с нами что-то случается. Это значит, что и внутри у нас что-то происходит. Вроде химической реакции. Потом заглядываем в себя и понимаем, что наша планка теперь выше на одну ступеньку. Границы мира раздвинулись. У меня так было. Редко такое бывает, но бывает же. Это как любовь.

Хосино кивнул на всякий случай, хотя всерьез еще ни разу не влюблялся.

– Выходит, это очень важная штука, да? В жизни-то?

– Получается, что так, – отозвался Осима. – Без этого скучно. Бесцветная жизнь. Берлиоз, например, говорил, что прожить и не прочитать «Гамлета» – все равно что всю жизнь в шахте просидеть.

– В шахте…

– Ну, это, конечно, крайность, свойственная девятнадцатому веку.

– Спасибо за кофе, – поблагодарил Хосино. – И за рассказ.

Осима приветливо улыбнулся.

До двух часов Хосино и Наката просидели за книгами. Старик с большим интересом рассматривал в фотоальбоме мебель, по-прежнему сопровождая процесс телодвижениями. После полудня к двум женщинам присоединились еще трое читателей. Однако желание осмотреть библиотеку изъявили только Хосино и Наката.

– Это ничего, что нас только двое? Неудобно как-то. Может, не надо на нас время тратить? – спросил парень Осиму.

– Не беспокойтесь. Директор и одному гостю с удовольствием все показывает.

В два со второго этажа спустилась миловидная женщина средних лет. Она ступала красиво, прямо держа спину. На женщине был темно-синий костюм с глубоким вырезом на груди и черные туфли на каблуках. Волосы собраны сзади в пучок, на открытой шее тонкая серебряная цепочка. Очень элегантная дама с чувством меры и хорошим вкусом.

– Здравствуйте, меня зовут Саэки. Я заведую этой библиотекой, – приветствовала их женщина и мягко улыбнулась. – Хотя нас тут всего двое работает – я и вот Осима-сан.

– Хосино, – представился парень.

– Наката. Приехал из Накано, – произнес его попутчик, сжимая в руках тирольскую шляпу.

– Издалека вы к нам пожаловали, – сказала Саэки-сан. Хосино похолодел, но слова Накаты, похоже, не произвели на нее никакого впечатления. Наката, естественно, тоже ничего не заметил.

– Да. Наката по очень большим мостам ехал.

– Замечательный у вас дом, – вставил Хосино. «Сейчас опять про мосты и – пошло-поехало».

– Вы правы. Комура построили его в начале периода Мэйдзи и сначала использовали как книгохранилище и гостевой дом. Здесь останавливались многие деятели культуры. Теперь это ценный объект культурного наследия города Такамацу.

– Де-я-те-ли куль-ту-ры? – переспросил Наката.

Саэки-сан улыбнулась:

– Ну, это люди, связанные с литературой и искусством: пишут что-нибудь, сочиняют стихи, рассказы. В прежние времена состоятельные люди помогали художникам и писателям. Тогда за счет искусства жить было трудно. Не то что сейчас. Комура как раз были таким состоятельным семейством и долгие годы покровительствовали культуре в этих местах. И чтобы сохранить историю для будущих поколений, построили эту библиотеку.

– Про состоятельных людей Наката знает, – заявил старик. – Чтобы таким стать, много времени нужно.

Саэки-сан с улыбкой кивнула головой:

– Действительно, для этого требуется время. Каким бы ни был человек богатым, время все равно не купишь. Ну что же, прошу наверх. Начнем оттуда.

Они обошли по очереди помещения второго этажа. Саэки-сан по обыкновению рассказывала о людях, останавливавшихся в свое время в этих комнатах, о произведениях, которые они оставили после себя. На столе в кабинете Саэки-сан, как обычно, лежала авторучка. Наката во время экскурсии разглядывал разные предметы и объяснений почти не слушал. Хосино приходилось поддакивать за двоих. При этом он с дрожью косился на Накату, опасаясь, как бы тот чего-нибудь не учудил. Однако старик лишь внимательно всматривался во все, что попадалось ему на глаза. Саэки-сан, похоже, почти не обращала на него внимания. Она с улыбкой вела их по библиотеке, сопровождая показ толковыми объяснениями. «Очень спокойная женщина», – удивлялся Хосино.

132