Кафка на пляже - Страница 111

111

Я зашел в свою комнату положить рюкзак. Потом приготовил на кухне свежий кофе и, как всегда, понес его в кабинет Саэки-сан. Осторожно поднимался по лестнице, держа в руках металлический поднос. Старые ступеньки поскрипывали под ногами. От витража на лестничной площадке по полу рассыпались яркие цветные льдинки, которые я давил ногами.

Саэки-сан что-то писала за столом. Я поставил чашку, она подняла голову и предложила присесть все на тот же стул. На ней была черная майка, а поверх нее накинута кофейного цвета ковбойка. Волосы стягивал обруч, чтобы не падали на лоб, в ушах поблескивали сережки с маленькими жемчужинами.

Какое-то время Саэки-сан молчала, глядя на только что написанное. Ее лицо не изменилось – было таким же, как обычно. Сняв колпачок с авторучки, она положила его на лист бумаги. Растопырила пальцы, проверяя, не испачкались ли в чернилах. Было воскресенье; через окно в комнату вливалось послеполуденное солнце. Чьи-то голоса доносились из сада.

– Осима-сан сказал, ты в зал ездил? – поинтересовалась Саэки-сан, поднимая на меня глаза.

– Ездил, – признался я.

– И что ты там делаешь? Какие упражнения?

– На тренажерах. Еще штангу поднимаю, гантели…

– А еще?

Я пожал плечами.

– Спорт одиночек.

Я кивнул.

– Хочешь сильнее стать?

– Слабаку не выжить. Особенно в моем случае.

– Потому что ты один.

– Мне помощи ждать не от кого. Во всяком случае, до сих пор мне никто не помогал. Поэтому остается надеяться только на себя. А для этого надо быть сильным. Как одинокая ворона. Поэтому и имя я себе такое придумал – Кафка. Кафка по-чешски – «ворона».

– Хм… Значит, ты ворона? – удивилась Саэки-сан.

– Да, – сказал я.

– Да, – сказал парень по прозвищу Ворона.

– Но ведь нельзя все время так жить. Думать, что ты такой сильный, и стеной от всех отгородиться. На всякую силу найдется другая – еще сильнее. Таков закон.

– Потому что сила превращается в мораль.

– Ты ужасно сообразительный, – улыбнулась она.

– Знаете, какая сила мне нужна? Не та, когда кто кого. Прятаться от чужой силы за стену я тоже не хочу. Мне нужно устоять перед ней. Перед несправедливостью, невезением, печалью, непониманием.

– Наверное, такую силу иметь – труднее всего.

– Я знаю.

Ее улыбка стала шире.

– Ты, похоже, все знаешь.

Я покачал головой:

– Нет, не все. Мне всего пятнадцать лет, и я так много не знаю. Даже того, чего должен. Например, о вас ничего не знаю.

Саэки-сан подняла чашку, сделала глоток.

– Вообще-то тебе и не надо ничего обо мне знать. Я имею в виду, что нет во мне ничего такого, о чем ты должен узнать.

– Вы еще не забыли мою теорию?

– Конечно, – сказала она. – Но ведь это твоя теория, не моя. Я за нее не отвечаю. Разве нет?

– Согласен. Тот, кто выдвинул теорию, и должен ее доказывать, – согласился я. – В связи с этим у меня вопрос.

– Какой?

– Вы когда-то написали и издали книжку о людях, пострадавших от молнии. Так?

– Да.

– А сейчас ее можно где-нибудь достать?

Саэки-сан покачала головой:

– Тираж небольшой был, и больше она не переиздавалась. Так что в магазинах ее скорее всего не найти. Даже у меня ни одного экземпляра не осталось. Я уже говорила тебе: в книжке собраны беседы с такими людьми, а это, в общем-то, никому не интересно.

– А почему тогда вас это заинтересовало?

– В самом деле, почему? Может, в этом был какой-то символический смысл. Или просто захотелось занять себя чем-то, поставить перед собой цель, голове и ногам работу дать. Сейчас уже не помню, что меня подтолкнуло, – так, пришло вдруг в голову, и начала. Стала писать, хотя в деньгах тогда особо не нуждалась, и время свободное было, и в принципе могла делать, что хотела. Работа меня очень увлекла. Я встречалась с разными людьми, слышала разные истории. Если бы не эта работа, я, быть может, совсем оторвалась бы от реальности, замкнулась в себе.

– Мой отец в молодости подрабатывал в гольф-клубе – клюшки подносил, – и во время грозы в него угодила молния. Он чудом выжил, а человек с ним рядом погиб.

– Много случаев, когда молния попадала в людей на полях для гольфа. Места открытые, ровные, укрыться там почти негде. Молнии часто туда залетают. Фамилия твоего отца Тамура?

– Да. Наверное, ему столько же лет, сколько вам. Примерно.

Саэки-сан покачала головой:

– Нет, такой фамилии не помню. Среди тех, кого я опрашивала, не было никакого Тамуры.

Я молчал.

– Это же часть твоей теории. Что я писала эту книжку, познакомилась с твоим отцом, и родился ты.

– Да.

– Значит, говорить не о чем. Не было такого факта. Так что теория твоя не сходится.

– А вот и нет, – возразил я.

– Это почему же?

– Потому что я вашим словам не верю.

– Но почему?

– Вот вы тут же сказали, что человека с фамилией Тамура не было. Сказали, не подумав. Ведь это было двадцать с лишним лет назад. Вы столько людей опрашивали. Разве можно так сразу вспомнить, был среди них Тамура или нет?

Покачав головой, Саэки-сан отпила еще кофе. На лице ее мелькнула совсем бледная улыбка.

– Тамура-кун, я… – начала она и смолкла, подбирая слова. Я ждал. – Я заметила, что вокруг меня что-то меняется, – сказала Саэки-сан.

– Что же?

– Трудно сказать. Но я чувствую. Воздух, звуки, свет, движения тела, течение времени… Все становится не таким, как было. Изменения едва заметны, но они накапливаются постепенно и будто сливаются в общий поток.

Саэки-сан взяла свой черный «монблан», посмотрела на него, аккуратно положила на место и взглянула мне прямо в глаза.

– И то, что между нами произошло в твоей комнате прошлой ночью, скорее всего тоже к этому относится. Правильно мы поступили или нет – я не знаю. Но я тогда решила для себя, что гадать смысла нет и подумала: раз попали в поток, пусть несет. Куда вынесет – туда и вынесет.

111